Все изображения, размещенные на данной странице, кликабельны. Чтобы увеличить изображение, кликните по нему. Чтобы вернуться в исходное состояние, кликните по значку x в правой нижней части изображения. Навигационные стрелки, расположенные в левой нижней части изображения, используются для быстрого просмотра всех изображений, размещенных на данной странице. Подписи ко всем изображениям – в тексте страницы.
КУЛИГА
Пращуры Е.Ф. Чеканова по материнской линии издревле жили в деревне Подмонастырская слобода Боронишинской волости Мологского уезда Ярославской губернии. Деревня располагалась в трех верстах от уездного центра, города Мологи, находилась близ Афанасьевского монастыря (первые дома слободы стояли у самых стен древней обители) и относилась к Кулигскому (часто писали – Кулижскому) сельскому обществу.
Кулигой тут исстари называли местность, расположенную внутри колена реки Мологи перед впадением последней в Волгу. Кулижская местность, ограниченная с одной стороны череповецким трактом, а с другой – рекой Мологой, представляла собой некое цельное пространство; жители всех здешних селений часто называли себя «кулижанами». В 1865-1870 годах на части этой территории существовала даже отдельная Кулижская волость.
Дорога, соединяющая местные деревни, вела из Подмонастырской слободы в деревню Большой Борок, затем сразу же начиналась деревня Новоселки, потом шли Старая и Новая Бортницы (слева оставалось Харино), Замошье, Струбишно, Старое и Новое Верховья, Чернятино. На другой стороне реки Мологи, почти напротив Чернятина, располагалась деревня Сивково; почти в центре Кулиги стояла деревенька Бор, ближе к череповецкому тракту находилось Клобуково. Начиная с 1870 года все эти селения относились к Боронишинской волости, название которой дало большое село Боронишино, стоявшее на другой стороне реки Мологи, напротив Подмонастырской слободы. Данная волость включала в себя не только кулижские деревни, но и многие другие: к примеру, в 1862 году в ней насчитывалось 27 селений, которые составляли 12 сельских обществ (между тем все деревни Кулиги были объединены только в три таких общества – Кулигское, Верховское и Чернятинское).
До так называемой «секуляризационной реформы» императрицы Екатерины II (1764 год) все кулижские крестьяне (за исключением жителей деревни Чернятино, работавших на барина) были приписаны к Афанасьевскому монастырю и относились к разряду монастырских крестьян; после реформы – стали государственными и начали платить ежегодный оброк в казну (кроме чернятинцев, которые остались крепостными). Афанасьевская обитель в это время была упразднена как монастырь – и приобрела статус обычной приходской церкви. Однако четыре века пребывания под монастырем не прошли даром – даже в XX веке многие кулижские крестьяне по традиции продолжали называть себя монастырскими.
Земли Кулиги, в силу их расположения на территории Молого-Шекснинской низменности, близ впадения реки Мологи в Волгу, были весьма плодородными. Во время весеннего половодья немалая часть этого пространства оказывалась затопленной на неделю-две; как и повсюду в междуречье, от деревни к деревне в это время здесь подчас ездили на лодках, а скотину заводили на сеновалы. Но после ухода воды плодородный ил-сапропель, остававшийся на лугах, обеспечивал замечательный травостой – поэтому в сене здесь недостатка никогда не было. А обилие сена давало основу для животноводства, служило гарантией от бескормицы.
Именно здесь, в пойме реки Мологи, лугопастбищные травы успевали не только дать зеленую массу на корм скоту, но и вызреть, дать семена. Второе подобное место в Российской империи существовало только на Дальнем Востоке. На пойменных почвах замечательно росли все овощные культуры; большинство крестьян выращивали лён – и для себя, и на продажу. Но пахотных земель в Кулиге было мало, да и половодья не благоприятствовали выращиванию зерновых, – поэтому местные жители после крестьянской реформы занимались чем угодно, только не хлебопашеством.
В 1873 году старшина, староста, писарь и трое стариков Боронишинской волости дали такую характеристику своей местности: «Народ на волости занимается конной тягой; хлебопашества мало, по неимению земли. Крестьяне все уходят на заработки, и почти никто не живет дома; все сельские работы, даже самые мужицкие, исправляются женщинами; они у нас и пашут… Мальчик с десяти лет у нас уже работник, идет на тягу» (под «конной тягой» подразумевалось коноводство, работы по транспортировке речных судов с помощью лошадей).
Пореформенный уход на заработки, то бишь неземледельческий отход с целью зарабатывания наличных денег, был в деревнях Кулиги неоднородным по своей структуре: многие мужчины трудились на лесопильных заводах в Рыбинске; другие уходили на всю навигацию в «водный транспорт», нанимаясь на частные суда лоцманами, матросами, грузчиками; кто-то промышлял в городе извозом (а порой и заводил там собственную лавку).
Немалая часть кулижан, все-таки занимавшихся земледелием, совмещала это занятие с корзиноплетением: на берегах реки Мологи, ее притока Уймицы и местных ручьев росло немало подходящей для этой цели «корзиночной ивы». Центрами здешнего коммерческого корзиноплетения считались деревни Подмонастырская слобода, Замошье и оба Верховья.
Яркой особенностью Кулиги было присутствие на ее землях (на самом высоком месте, менее чем в одной версте от города Мологи) Афанасьевского монастыря, известного с XIV века. Даже в тот период, когда монастырь запустел, его духовное влияние на кулижан оставалось значительным. К Троице-Афанасьевскому приходу были приписаны все жители Кулиги (кроме чернятинцев); из века в век здешние крестьяне ощущали себя находящимися под омофором древней обители. А начиная с конца XVIII века (когда возрожденный монастырь начал постепенно становиться не только местным оплотом Православия, но и образцом хозяйственного устройства, флагманом кулижского земледелия и животноводства) обитель стала одной из основ органической общности здешних крестьян.
АФАНАСЬЕВСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Исследователи относят время основания Афанасьевской обители к XIV веку. Изначально этот монастырь (сначала именовавшийся «Холопьим» в силу его расположения близ древнего торга, носившего название «Холопьего городка») был мужским и не отличался пышным убранством. Зато здесь как зеницу ока хранили около двух десятков официальных документов прежнего времени (жалованные грамоты удельных князей и царей, выписи из писцовых книг и пр.), детально прописывавших различные владельческие права монастыря.
Особо чтимой иконой тут с древности считался образ Тихвинской Божией Матери (написанный, предположительно, в самом конце XIII века). По преданию, именно им Федор Черный, великий князь смоленский, князь ярославский и можайский благословил своего старшего сына Давида на ярославское княжение, а Давид в 1321 году, перед кончиной, передал икону своему сыну Михаилу вместе с Моложским княжеством. В 1370 году сын Михаила Давидовича, моложский князь Федор Михайлович (будущий участник Куликовской битвы) пожертвовал икону Афанасьевскому монастырю, а позднее принял здесь же монашеский постриг под именем Феодорита. С той поры древний образ считался главной реликвией этой обители.
В XIV – XVII веках Афанасьевский монастырь редко попадал на страницы отечественной истории. Судя по всему, удельные князья, а затем и русские цари с их воеводами благоволили ему, выдавая время от времени грамоты на вотчины, лесные угодья и рыбные ловли, а порой и освобождая на несколько лет от податей (так, например, случилось в конце 40-х годов XVI века, когда обитель сгорела и вынуждена была отстраиваться вновь).
О такой благосклонности прямо свидетельствуют две жалованные грамоты, выданные монастырю в 1522 году Василием III, Государем Всея Руси (отцом Ивана IV Грозного): одна из них – «на вотчину по лесном угодье», а другая – «несудимая в городах и на Мологе»; а также две аналогичные грамоты, выданные обители в 1623 и 1641 годах первым русским царем из династии Романовых, Михаилом Федоровичем.
Исследователи считают, что в XVII веке в монастыре были две деревянных церкви и деревянная же колокольня. Первая церковь, во имя Успенья Божьей Матери, была построена в 1670 году, а вторая, Троицкая – в 1682 году.
Имена многих игуменов, руководивших в эти столетия жизнью мужского монастыря, пока еще скрыты завесой времени. Лишь проезд опального патриарха Никона зимой 1666 года к месту своей ссылки через Мологу (бывшую тогда слободой) помог запечатлеть в памяти современников имя тогдашнего настоятеля, Сергия Прокопьева, «оныя же обители строителя». Страдая от декабрьских морозов, низверженный патриарх возымел желание переночевать в монастыре, руководимом его учеником и пострижеником Сергием. Но надзирающий за Никоном полковник Аггей Шепелев, несмотря на то, что имел в своем распоряжении полсотни стрельцов, убоялся отпустить святителя в круг близких тому людей – и «от зельности лютыя» не допустил сего. Пришлось Никону ночевать в одной из слободских изб. А утром поклониться бывшему патриарху вышли из монастырских врат все насельники обители во главе с игуменом Сергием. Но полковник Шепелев «всех отгна с великим прещением и яростию, и тако им прогнавшим мимо той монастырь с великою борзостию».
Неясно, был ли монастырь наказан за подобную фронду, – но вскоре он начал хиреть. В 1678 году, при царе Федоре Алексеевиче у обители, настоятелем которой был тогда игумен Корнилий, было отобрано значительное количество пахотных земель («пустошей»), которыми монастырь овладел, по мнению царских писцов, самовольно. Эти земли были тут же приписаны к дворцовым владениям. Правда, монастырских крестьян, которые уже успели поселиться на тех пустошах, царь милостиво повелел отдать «Офонасьевского монастыря игумену с братьею, со всеми их крестьянскими животы, и с хлебом стоячим и с молоченым и с дворовым строением».
Однако ж, сие благоволение не спасло обитель от постепенного запустения. Через два года царь приписал ее, в числе прочих, к Воскресенскому (Новоиерусалимскому) монастырю. С начала 1693 года управлял делами обители игумен Мардарий, а в 1711-1720 годах, когда ею ведала Угличская Приказная изба, по факту монастырь ни в чьем ведении не содержался, игумена не было. В этот период распоряжались всеми делами здесь «того монастыря вотчинные целовальники», набранные из местных крестьян.
Несмотря на то, что официально за обителью было закреплено немалое количество крестьянских душ, обязательного дохода от своих прихожан она иметь не могла – и в тот период фактически не имела. Это обстоятельство прямо влияло на количество священнослужителей. В 1723 году весь причт Афанасьевского монастыря состоял из одного священника и одного диакона. Потом скончались и они. В 1724 году обитель была ненадолго приписана к Кассиановой Учемской мужской пустыни (находившейся в 15 верстах от Углича), но по сути монастырь оставался таковым только на бумаге. Реально же с 1829 года действовал лишь Троице-Афанасьевский приход, возглавляемый священником о. Алексеем (Афанасьевым). В 1764 году упразднение обители было еще раз официально подтверждено.
Секуляризационная реформа Екатерины II уничтожила церковное землевладение и перевела всех монастырских крестьян в разряд «экономических», сиречь государственных. Однако духовные потребности никуда не исчезли из жизни тогдашнего русского крестьянства. Православная вера жила в сердцах мологжан, поэтому молитвенная жизнь в храмах упраздненного монастыря не замирала. А вскоре дала о себе знать древняя икона Тихвинской Божией Матери, бережно хранимая в обители.
Очередная эпидемия чумы, проникшая в Россию из Турции, в конце 1770 года пришла в Москву – и добрая половина тогдашнего населения этого города вскоре сбежала куда глаза глядят. Слух об идущей эпидемии дошел до мологжан довольно рано, что заставило последних уже в конце сентября 1770 года заблаговременно обратиться к высшим силам: старинная икона была взята из бывшего монастыря и перенесена крестным ходом за три версты, в соборный храм уездного центра – Воскресенский. В отличие от Москвы, чума в Мологе в дальнейшем если и проявилась, то лишь единичными случаями, – и весть о том, что древний образ сотворил чудо, быстро разнеслась по окрестностям. С этого момента крестный ход 30 сентября был учрежден здесь в качестве постоянного: ежегодно в этот день благодарные мологжане несли образ Тихвинской Божией Матери из монастырского Успенского храма – в Воскресенский, где икона оставалась в течение трех недель. По просьбе жителей святыню принимали и в отдельных домах. Хаживал чудотворный образ и в Рыбинск.
Храмы древней Афанасьевской обители, старинные иконы и церковная утварь продолжали пребывать в целости и сохранности, а в 1788 году здесь добавилась еще и каменная церковь во имя Святой Живоначальной Троицы, построенная на средства прихожан. Всё это позволило городскому голове Петру Мальцеву, бургомистру Фоме Бушкову и другим именитым гражданам города Мологи обратиться в 1795 году к Екатерине II с просьбой о возобновлении деятельности обители – правда, уже в качестве «общежительного девичьяго монастыря». 16 августа того же года был принят соответствующий Высочайший указ царствующей Императрицы – и через несколько лет новый монастырь на месте прежнего начал функционировать. На первых порах женская община могла насчитывать только «до 30 бедных вдов и престарелых девиц»; первой настоятельницей стала вдова Наталья Васильевна Шваничева, урожденная Гладкова, в монашестве Евпраксия, бывшая прежде костромской помещицей.
Древняя икона стала своего рода энергетическим центром, побуждавшим устроителей возрождаемой обители не пасовать перед трудностями. Кроме высочайшего разрешения на учреждение, женский монастырь не получил ничего, – ни своих земель, ни денежного содержания из государственной казны, – но стараниями доброхотов из числа мологских мирян начал обустраиваться и укрепляться задолго до своего официального открытия. Те же Фома Бушков и Петр Мальцев в 1796 году на свои средства поставили вокруг монастыря ограду, обустроили кельи для будущих монахинь. А для монастырской звонницы Фома Кузьмич вместе с братом Петром Кузьмичем заказали колокол весом более 100 пудов.
В 1797 году 112-летний моложский старец Лазарь Иванов поведал настоятельнице и членам женской общины историю чудотворной иконы, пребывавшей здесь на тот момент уже свыше 400 лет. В следующем году Мологская городская дума приняла решение ежегодно выплачивать монастырю по 300 рублей на содержание монахинь. 15 апреля 1798 года Ярославская духовная консистория издала указ об учреждении Мологского Афанасьевского женского монастыря – и через десять дней обитель была наконец-то открыта официально. Сначала она находилась в подчинении Угличского девичьего монастыря, а через два десятилетия стала самостоятельной: по указу Императора Александра I от 20 ноября 1817 года приобрела статус «третьеклассного общежительного монастыря на своем содержании».
За сухими строчками официальной статистики стояли огромные труды. Радением матушки Евпраксии и первых насельниц, поддерживаемых благочестивыми мологскими мирянами, монастырь к году кончины первой игуменьи (1833) был фактически перевоссоздан. Кроме каменной Троицкой церкви, здесь появился (в 1826 году) каменный храм Успения Пресвятой Богородицы и было положено основание соборному каменному храму – в честь Сошествия Святого Духа на Апостолов; в стене ограды и на череповецком тракте встали монастырские часовни; появились первые хозяйственные постройки, были заведены хлебопекарня и просвирня, первое небольшое стадо, огород, фруктовый сад, цветник. Поскольку своих пахотных и сенокосных земель у обители не было, ей пришлось брать поля в аренду у мологжан; по обыкновению, монахини сеяли рожь, овес, пшеницу, ячмень, гречку и просо.
Следующие игуменьи продолжили дело первой настоятельницы. Вот их имена, в порядке очередности: матушка Магдалина, матушка Августа (Петровская), матушка Феофания, матушка Антония, матушка Августа (мирская фамилия неизвестна), матушка Кира, матушка Иннокентия, матушка Августа (Неустроева). При игуменьи Магдалине было закончено строительство Духова собора (1841 г.). При игуменье Антонии (управляла в 1861-1895 гг.) были сооружены кладбищенская церковь в честь Усекновения Главы Иоанна Крестителя (в 1891 году, за оградой монастыря), второй этаж монашеских келий, церковно-приходская школа для деревенских детей, каменная гостиница при обители для богомольцев, часовня в селе Боронишине, часовня и жилой дом для монастырской прислуги в Преображенском переулке города Мологи, устроено монастырское подворье в Рыбинске на улице Стоялой. Следующая игуменья, матушка Августа (управляла в 1895-1901 гг.) построила неподалеку от обители шестикрылую ветряную мельницу и келью при ней для двух мельничих, соорудила монастырскую пасеку и упрочила монастырское животноводство, а также создала в 12 верстах от обители монастырскую «дачу» с жилыми домами и скотным двором (мологский купец Михаил Боровков на свои средства вскоре воздвиг на этой даче храм Архангела Михаила). Матушка Кира, возведенная в сан игуменьи в 1901 году, завела в обители белошвейное и золотошвейное рукоделие.
Безусловно, немалую часть доходов монастыря составляли пожертвования состоятельных благодетелей и простых прихожан. Круглый ход была «в ходу» и чудотворная икона Тихвинской Божьей Матери: ее принимали в окрестных деревнях по очереди в каждом доме, почитая пребывание в избе этой иконы за большую удачу; за это монастырь брал мзду пищей (а у тех, кто имел средства – и деньгами). Одно только разовое «хождение» древнего образа в Рыбинск и «стояние» в этом городе собирало около 3 500 рублей пожертвований. «К Офонасью святому на Мологу», к чудотворной иконе шел нескончаемый поток приезжих людей, желающих излечиться от разных хворей, – и многие болящие не скупились на подаянье.
Но все-таки в основном монахини кормили себя сами. Накануне Первой мировой войны в монастыре, кроме вышеперечисленных построек и заведений, были свои больница и аптека, странноприимный ночлежный дом, мастерская по починке обуви («чеботарная»), портняжная и живописная мастерские, конюшня, коровник, молоковая (где перерабатывалось молоко, получаемое от монастырского стада), птичник, квасная, ледник, амбар, сеновал, погреба. Монахини держали прекрасное стадо крупного рогатого скота – и дети из кулижских деревень часто бегали смотреть на монастырских ухоженных коров, шествующих на отдельное монастырское пастбище. Много было в обители и передовой для того времени сельскохозяйственной техники: жнеек, веялок, сеялок, косилок и пр. А еще здесь был свой собственный родник, называемый Иорданью.
В предвоенный период XX века в обители (к приходу которой относилось тогда примерно 3 400 окрестных крестьян) жили около 180 монахинь и послушниц. Примерно половина их была родом из Мологского уезда, остальные – из Ярославской и Тверской губерний. Высшее место во внутримонастырской иерархии занимала, конечно же, игуменья, матушка Кира. За ней шла мать-казначея (Августа), за той – «клирошанки» (эти монахини, по обыкновению, пели на клиросе, а затем, отдохнув, шли вышивать ризы золотом). Дальше по старшинству шли «кухонные»: кто-то пек хлеб, кто-то – просфоры, кто-то готовил обед. Затем шли те насельницы, которые работали на скотном дворе, сестры-огородницы и т.д.
Надо заметить, что в монастыре жили не только монахини, были там и мужчины: из лиц духовного звания – священники, диаконы, псаломщики; из прочих – врач, кучер, сезонные наемные работники. У священников была своя прислуга, которая получала не только оплату за труд, но порой и жилища, построенные на средства монастыря.
Особо нужно сказать о церковно-приходской школе, в которую ходили учиться дети из Подмонастырской слободы и Большого Борка. Ее деревянное одноэтажное здание с железной крышей, изнутри отштукатуренное и побеленное, а снаружи обшитое тесом и покрашенное в сиреневый цвет, привлекало внимание всех, кто направлялся из уездного центра в монастырь. Это здание было построено в 1893 году, при игуменье Антонии, взамен прежнего, располагавшегося с 1891 года в домике при монастырской гостинице. В пяти комнатах (в каждой из которой была своя изразцовая печь) располагались классы, учительская и мастерская; над входным крыльцом висела написанная маслом назидательная картина-аллегория, изображающая Архангела Рафаила, идущего с отроком Товием в город Экбатану, дабы исцелить отца Товия от слепоты. Занятия вела учительница, выпускница губернского епархиального женского училища, получавшая за свой труд сто рублей жалованья в год, а Закон Божий преподавали протоиереи монастырского причта.
Перед войной эта школа, на постройку которой монастырь потратил 2 000 рублей, вмещала около сотни учащихся; дети учились в ней три года, а содержалась она на средства монастыря, ежегодно тратившего на эти цели около 500 рублей.
С началом Первой мировой войны Афанасьевский монастырь самым естественным образом влился в созидательную работу, которая велась в тылу действующей русской армии. По распоряжению игуменьи в монастырской больнице был оборудован лазарет на 10 мест, пятерых монахинь обучили на курсах по уходу за ранеными. Руководила лазаретом матушка Иннокентия, казначея обители, а содержание лазарета монастырь взял на себя. Осенью 1914 года сюда поступили с фронта первые раненые.
А на горизонте отечественной истории уже маячила Февральская революция…
ПОДМОНАСТЫРСКАЯ СЛОБОДА
Большинство коренных селений Кулиги, очевидно, было старше Подмонастырской слободы: эта деревня возникла, предположительно, лишь после того, как Афанасьевский монастырь начал возрождаться в качестве женской обители. Во всяком случае, в описи «Моложского стана», произведенной в 1764 году, присутствуют деревни Большой Борок, Бортница, Харино, Замошье, Струбишно, Клобуково, Верховье, – а Подмонастырской слободы там нет.
Впервые она появляется в известных нам исторических документах лишь в середине следующего столетия. Но если учесть, что в 1857 году эта деревня, называемая тогда Слободкой, насчитывала (согласно карте Александра Менде) уже 20 крестьянских дворов, можно предположить, что основано селение было еще в бытность матушки Евпраксии игуменьей Афанасьевского монастыря. Судя по всему, оно территориально «вклинилось» в промежуток между стенами обители – и Большим Борком.
Посемейный список Кулигского сельского общества за 1898 год насчитывает в Подмонастырской Слободе уже 65 дворов (из них 9 семейств Ковальковых, 7 семейств Вязовых, 6 – Журавлевых, 5 – Пирожковых, 4 – Коминых, 4 – Лобановых и так далее по убыванию). В дальнейшем (вплоть до объявления в 1936 году о грядущем затоплении междуречья) эта цифра почти не изменилась.
На фоне других селений Кулиги деревня выделялась в лучшую сторону сразу по нескольким параметрам. Во-первых, весной ее, – равно как и Афанасьевский монастырь, и Большой Борок с Новоселкой, – никогда не затопляло: все они стояли на высоком месте. Во-вторых, она находилась ближе, чем другие кулижские селения, к уездному центру (до него от слободы было всего три версты) – и это позволяло слобожанам, если была необходимость, трудиться в городе (многие так и делали). Расположение в шаговой доступности от древнего монастыря, от реки и леса делало деревню еще более привлекательной. Ширина реки Мологи в этом месте была около 200 метров, а глубина не препятствовала судоходству. Слободские дети различали проходящие мимо пароходы «Гаршин», «Механик», «Златовратский» по их свисткам.
В окрестностях деревни росло огромное количество «корзиночной ивы» – и это обстоятельство естественным образом превратило Подмонастырскую слободу в один из местных центров корзиноплетения. Изделия из ивовых «летвин» здесь плели в каждой избе, обучаясь ремеслу с малолетства; плели не только корзинки для домашнего обихода, но и корзины для больших бутылей, «постилы» («постельники») для саней-розвальней, легкие санки. Заказы на изготовление корзин для бутылей в немалых количествах поступали в слободу не только из уездного центра и Рыбинска, но и из Санкт-Петербурга.
В деревне действовала торговая лавка, которой издавна владела семья Пирожковых; здесь продавались многие продукты повседневного спроса. В город слобожане ездили только за мануфактурой, белой мукой, мылом и керосином.
Престольным праздником в слободе был Троицын день. В этот день в деревню приходило немало гостей из многих деревень Боронишинской волости; для пришедших слобожане варили солодовое пиво, готовили угощенье. На второй день Троицу праздновали в Большом Борке, а затем и в остальных деревнях Кулиги.
В конце лета 1914 года около десятка ратников из Подмонастырской слободы были призваны в действующую армию. Домой вернулись немногие из них – да и те, что вернулись, затем скончались от ранений, полученных на фронтах Первой мировой войны. Выжили, создали семьи и прожили затем еще несколько десятилетий буквально единицы. Среди них был и дед Е.Ф. Чеканова по материнской линии Александр Иванович Ковальков.
ИЗ АНИКИНЫХ – В КОВАЛЬКОВЫ
Семейная легенда Ковальковых гласит: «Во время одной из переписей населения двое братьев Аникиных, живших в Подмонастырской слободе, решили взять себе новые фамилии. Оглядев одного из братьев, писарь сказал: «Какой ты Аникин, ты – орел!». И тот взял себе фамилию Орлов. А второй брат взял себе фамилию Ковальков. Так из рода Аникиных вышли два рода – Орловых и Ковальковых. Из одного семейства Аникиных получилось шестнадцать семей Ковальковых».
Отталкиваясь от этой легенды, можно попробовать проследить за фамильным древом крестьянской семьи Ковальковых из Подмонастырской слободы. К сожалению, соответствующих генеалогических исследований не проводилось; приходится опираться лишь на имеющиеся в нашем распоряжении данные Всероссийской переписи 1897 года и собственноручно записанные Е.Ф. Чекановым рассказы его деда по материнской линии, Александра Ивановича Ковалькова.
А.И. Ковальков рассказывал, что родоначальник фамилии откуда-то переселился в Подмонастырскую слободу. Поскольку мы знаем, что слобода была основана примерно в 20-х – 30-х годах XIX столетия, логично предположить, что и первый Аникин появился там в те же годы. А.И. Ковальков утверждал, далее, что в роду было два Аники: основатель рода и его сын Аника Аникич. Похоже на то, что Аника-первый, родившийся в конце XVIII века и прибившийся к возрождавшемуся Афанасьевскому монастырю, никогда не жил в Подмонастырской слободе (ибо в его времена ее еще не было) и что впервые поселился здесь только его сын. Мы предполагаем также, что именно внук Аники-первого, Павел Аникич Аникин, родившийся (надо полагать, уже в слободе) примерно в 30-х годах XIX века, и взял себе (возможно, в 1861 году) фамилию Ковальков.
Иван Павлович Ковальков и его семейство. Данные Всероссийской переписи 1897 года
В материалах Всероссийской переписи 1897 года Павла Аникича нам обнаружить не удалось, что заставляет предположить его кончину до даты переписи. А вот сын его, Иван Павлович Ковальков, в переписи присутствует (равно как и в «Посемейном списке Кулигского сельского общества на 01.01.1898 г.»). Этот человек, происходивший «из бывших государственных крестьян», родился 25 августа 1861 года, окончил Кулигское начальное народное училище и на момент переписи числился не крестьянином, а служащим, работавшим на судовых работах и владевшим дополнительно неким «кустарным ремеслом». Рассказы сына Ивана Павловича конкретизируют эти сведения: И.П. Ковальков каждую навигацию работал «шкипарём» (шкипером) на судах известного в Кулиге судовладельца Маслякова, а зимой плел корзины на продажу.
Владелицей (хозяйкой) крестьянского хозяйства Ковальковых числилась супруга Ивана Павловича, Парасковья Лукьяновна Ковалькова, урожденная Румянцева, примерно 1866 г.р. На момент переписи в доме Ковальковых проживали также их восьмилетняя дочь Екатерина, пятилетний сын Александр (в переписи ошибочно указано, что ему на тот момент исполнилось 4 года) и годовалая дочь Анна (вскоре умершая). Кроме того, в той же избе (построенной, как можно предположить, еще Павлом Аникичем, а то и раньше) жили младший брат Ивана Павловича – 27-летний Степан Павлович Ковальков (тоже работавший на судах, а зимой занимавшийся, видимо, всё тем же корзиноплетением), его 19-летняя жена Екатерина, а также 19-летняя младшая сестра Ивана Павловича – Екатерина Павловна.
Судя по тому, что в доме жила еще и рано овдовевшая Мария Тарасовна Ковалькова с тремя малолетними дочерями, у Ивана Павловича был ранее еще один брат, Илья, скончавшийся в начале 90-х годов. На момент переписи «при дяде» воспитывались три племянницы – 12-летняя Александра Ильинична, 8-летняя Марья Ильинична и 6-летняя Анна Ильинична.
Таким образом, путем логических умозаключений можно придти к выводу, что у пока не известного нам по документам Павла Аникича (или Аниковича) Аникина (30-е – начало 90-х годов XIX века), взявшего себе в 1861 году новую фамилию Ковальков, было как минимум четверо детей: Иван Павлович (примерно 1862 г.р.), Илья Павлович (примерно 1865 г.р.), Степан Павлович (примерно 1870 г.р.) и Екатерина Павловна (примерно 1878 г.р.).
По воспоминаниям потомков, Иван Павлович Ковальков был по характеру весельчаком, любителем поплясать на «беседах». В годы Первой мировой войны он очень тосковал по сыну, томящемуся в немецком плену. Скончался в 1916 году в Подмонастырской слободе, так и не дождавшись возвращения из Германии своего «Санушка».
ЛИНИЯ РУМЯНЦЕВЫХ (ЧИСТЯКОВЫХ)
Крестьянский род Румянцевых известен, по-видимому, со второй половины XIX века. Согласно семейной легенде Ковальковых, изначальная фамилия представителей этого рода была Чистяковы, но однажды они по какой-то причине сменили ее на фамилию Румянцевы. Исстари они жили в деревне Сивково Боронишинской волости – неподалеку от Кулиги, по другую сторону реки Мологи.
Первым известным нам представителем этого рода был Лукьян Румянцев (Чистяков), крестьянин из числа владельческих (барских), родившийся, видимо, в конце 30-х или в самом начале 40-х годов XIX столетия. У него было как минимум двое детей – сын Дмитрий (примерно 1863 г.р.) и дочь Парасковья (примерно 1866 г.р.). Если исходить из семейной легенды, гласящей, что «в детстве бабушка Парасковья была Чистяковой, а потом стала Румянцевой», можно предположить, что смена родовой фамилии произошла не в период проведения крестьянской реформы, а позже (примерно в середине 70-х годов – но это лишь гипотеза).
По рассказам Парасковьи Лукьяновны, переданных ее потомками, один из ее предков за участие в русско-турецкой войне был награжден тремя георгиевскими крестами (скорее всего, так называемыми «Знаками отличия военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия для награждения «нижних чинов», солдат и унтер-офицеров).
Известно также, что ее племянник (сын старшего брата) Дмитрий Лукьянович Румянцев (примерно 1893 г.р.) был участником известных событий на крейсере «Аврора» в 1917 году. Но все эти данные требуют проверки и уточнения.
Примерно в середине (или во второй половине) 80-х годов XIX века Парасковья Лукьяновна вышла замуж за Ивана Павловича Ковалькова и жила с тех пор в Подмонастырской слободе. В этом браке родилось несколько детей: Александр (умер во младенчестве), Екатерина (примерно 1889 г.р., умерла в молодые годы от туберкулеза), еще один Александр (1891 г.р.) и Николай (примерно 1906 г.р.).
П.Л. Ковалькова скончалась в одночасье в 1941 году в селе Гаютино, будучи в гостях у младшего сына и узнав о начале войны.
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ КОВАЛЬКОВ
Александр Иванович Ковальков родился 30 августа 1891 года в деревне Подмонастырская слобода Боронишинской волости Мологского уезда, в семье Ивана Павловича и Парасковьи Лукьяновны Ковальковых. У паренька, названного Александром в память о первом ребенке в семье, были старшая сестра Екатерина и младший брат Николай.
Поскольку Ковальковых в этой деревне проживало очень много, всем им для отлички давали дополнительные уличные прозвища, производные от имен и отчеств родителей. Катя, Саша и Коля Ковальковы прозывались «Лукьянихиными». Изба, в которой они жили, стояла на улице Набережной, глядя окнами на заливной луг, за которым текла река Молога.
В детстве Саша Ковальков три года («три зимы») посещал слободскую церковно-приходскую школу, а уже с 12 лет работал мальчиком в лавке рыбинского купца Н.И. Попова, торговавшего колбасой и кренделями. Затем, ввиду болезни матери, отец забрал сына из города домой – и Саша начал помогать отцу плести корзины на продажу. Затем он вновь работал в Рыбинске – теперь уже мальчиком в книжном магазине супругов Щербаковых.
В конце лета 1914 года, в числе десятка ратников из Подмонастырской слободы, Александр Ковальков был призван в действующую армию и отправлен на фронт. Воевал он в составе одного из полков 22-й пехотной дивизии I армейского корпуса. В 4-томной «Истории русской армии» А. Керсновского этому формированию посвящено лишь несколько печальных слов: «I армейский корпус видел почти исключительно обратную сторону медали (Сольдау, Лодзь, Нарочь, Стоход). 22-я пехотная дивизия не имела счастья».
В одном из сражений во время известной «Лодзинской операции» поздней осенью 1914 года А.И. Ковальков был тяжело ранен и взят в плен на поле боя, после чего отправлен в известный «Лодзинский лазарет», который находился на оккупированной немцами территории Российской империи (территории Королевства Польского); там работали русские врачи. Шесть месяцев Александр Иванович, как и 700 других русских солдат, пребывал там на излечении.
В 1915-1919 гг. он находился в плену в Германии и на оккупированных ею территориях. Переболел тифом, работал у «бауэра» (помещика), грузил буряк на сахарном заводе, катал вагонетки на соляных шахтах во Франции. На шахте под Лионом участвовал в 4-дневной забастовке пленных, закончившейся децимацией (немцы расстреляли каждого десятого). В 1916 г. получил известие из дома о том, что его отец скончался.
В 1919 году А.И. Ковальков был освобожден из плена по линии Красного Креста. Дома его ждали мать и 14-летний брат Николай (старшей сестры, как и отца, уже не было на свете).
Вернувшись в родную деревню с простреленной лопаткой, неизвлеченной пулей в бедре и отсеченным локтем левой руки, молодой инвалид войны начал крестьянствовать. С 1923 года он работал возчиком в Мологской артели инвалидов (развозил товар по чайным артели). Одновременно заведовал артельной переправой через Волгу, а вечерами плел корзины на заказ. В 1919 году женился на Елизавете Колесовой, молодой крестьянке из Подмонастырской слободы.
С первых же лет совместной жизни молодоженов стали преследовать разные беды. Сначала пала лошадь – и за новую Александр Иванович был вынужден отдать купцу всё ценное, что у него тогда было: корову, два пуда хлеба, костюм и серебряные часы. А в 1922 году сгорел от пожара дом Ковальковых. Молодые супруги были вынуждены переселиться к родственникам, Парасковья Лукьяновна пошла просить милостыню. Лишь в 1925 году молодоженам удалось построить себе новую избу.
Жила молодая семья Ковальковых очень трудно. Но на предложение властей вступить в колхоз глава семьи ответил отказом.
У Александра Ивановича и Елизаветы Ивановны родилось 11 детей, но выжили только четверо: Сергей (1921 г.р.), Владимир (1924 г.р.), Александра (1928 г.р.) и Нина (1931 г.р.)
После объявления о грядущем затоплении Молого-Шекснинского междуречья Александр Иванович начал выбирать новое место для жительства. В итоге было решено переехать в Рыбинск.
Разобрав половину избы, Александр Иванович связал бревна в плоты и перегнал их по воде в Рыбинск; затем, вырубив лес на отведенном участке (в местечке Старый Ерш на берегу Волги, где стояла прежде деревня с таким названием), собрал полдома заново. 1 сентября 1939 года А.И. Ковальков с матерью, женой и четырьмя детьми на плоту, связанном из остатков избы, проплыл по рекам Мологе и Волге до рыбинских Каменников, переселившись окончательно.
Поскольку артель инвалидов тоже переселилась в Рыбинск, до конца 1939 года Александр Иванович продолжал работать в ней; затем трудился сторожем на дровяном складе.
Осенью 1941 года он был мобилизован на «трудовой фронт», несколько месяцев рыл противотанковые рвы и заготавливал торф, пока не заболел водянкой и не лег в госпиталь. В 1943 году его спас от голода дальний родственник по фамилии Корсаков, комендант учреждения НКВД, устроивший Александра Ивановича в это учреждение конюхом, а затем истопником.
В послевоенные годы Александр Иванович получал пенсию по инвалидности. На эту пенсию (30 рублей) они жили вдвоем с женой. Небольшие суммы денег старикам присылали выросшие дети; помогал выжить огород.
Скончался А.И. Ковальков 28 декабря 1983 года в Рыбинске, прожив более 92 лет и пережив супругу на пять с лишним лет. Похоронен на кладбище в Мариевке.
ЛИНИЯ КОЛЕСОВЫХ
Бабушка Е.Ф. Чеканова по материнской линии, Елизавета Ивановна Ковалькова (урожденная Колесова) родилась 13 июля 1898 года в деревне Подмонастырская слобода Боронишинской волости Мологского уезда, в семье среднего достатка. Род Колесовых издавна гнездился в этой деревне.
Первым известным представителем рода был крестьянин Абрам Колесов, родившийся в первом десятилетии XIX века. У него был сын Иван Абрамович (примерно 1831 г.р.). Сын Ивана Абрамовича, Иван Иванович Колесов, родившийся, предположительно, в 1876 году, в конце века взял в жены местную крестьянку Марью Ивановну (примерно 1873 г.р.). После затопления Молого-Шекснинского междуречья он вместе с женой и старшим сыном переселился из Подмонастырской слободы в рыбинский поселок Копаево.
Елизавета Ивановна была вторым ребенком среди детей И.И. Колесова, до нее родился Николай, после нее – Александра, Иван и Мария. Несколько месяцев («ползимы») Лиза посещала церковно-приходскую школу в родной деревне и успела выучиться читать и писать. С семи лет «сидела в няньках» – сначала при брате и сестрах, потом при чужих детях. Летом 1919 года отец выдал ее замуж за Александра Ивановича Ковалькова.
До Октябрьского переворота 1917 года Елизавета Ивановна работала в городе Мологе в прислугах. В 1920 году, через девять месяцев после свадьбы, у нее родились первенцы, два мальчика-близнеца, в том же году умершие. В 1921 году родился сын Сергей, в 1924 году – сын Владимир, в 1928 году – дочь Александра, в 1931 году – дочь Нина; все они создали в дальнейшем собственные семьи, произвели на свет потомство и дожили до старости. Всего Елизавета Ивановна родила 11 детей, из которых выжили только вышеперечисленные четверо.
После размещения на территории бывшего Афанасьевского монастыря «Зональной станции по семеноводству и селекции лугопастбищных трав» Е.И. Ковалькова трудилась на этой станции разнорабочей. Осенью 1939 года вместе с мужем и детьми переселилась в Рыбинск.
В 1941 году работала уборщицей в испытательном цехе Рыбинского завода авиационных моторов («предприятие почтовый ящик 20»). В конце года, когда завод был эвакуирован в Уфу, осталась в Рыбинске без работы и вскоре начала пухнуть с голода. Но через несколько месяцев, к счастью, устроилась в военный госпиталь – работала там сначала санитаркой, затем на свинарнике.
Справок о работе в госпитале Елизавета Ивановна в свое время опрометчиво не взяла, что впоследствии не позволило ей получить государственную пенсию. Остаток жизни она числилась на иждивении мужа, старики жили на инвалидную пенсию Александра Ивановича. Небольшие суммы денег присылали взрослые дети, помогал выжить огород.
Скончалась Е.И. Ковалькова 20 сентября 1979 года. Похоронена в Рыбинске, в Мариевке.